Самое загадочное в Джаконде Леонардо — ее загадочность. Написанный в начале 1500-х годов титаном Возрождения поясной портрет дамы вот уже пять столетий не дает покоя ни искусствоведам, ни историкам, ни многочисленным любителям и почитателям гения Леонардо. Казалось бы, чего проще — портрет? Которые рисовались до и после. Ну, да — великолепная техника исполнения, играющая на губах улыбка, отсутствие, кстати, бровей. Шедевр, безусловно. Но что-то есть в этом шедевре, что бросает вызов каждому, кто всматривается в оригинал или в скверную репродукцию. Та самая загадка, источник которой столь сложно определим.

Большинство считают, что загадка кроется в полуулыбке Моны Лизы. Почему она вот-вот улыбнется? Художник наложит последний мазок, и его модель рассмеется над теми шутами, что развлекали Леонардо, как о том поведал Джорджо Вазари? Или, как о том говорят некоторые знатоки, полуулыбка есть свойство любой расслабленной физиономии, ведь не случайно похожее выражение лица столь свойственно большинству изображений просветленного Будды? Тогда получается, что мы видим редчайший случай изображения европейским художником человека, достигшего нирваны? Полноте, Леонардо конечно гений, но вряд ли он был осведомлен о буддизме.

Или все еще проще — загадка таится лишь в личности модели? Ибо кто только не претендовал на роль величайшей натурщицы всех времен и народов! Наверное, нет такой дамы в окружении Леонардо, которую историки и приближенные к ним не примеряли бы к портрету, выискивая в скудных летописных описаниях указания на сходство черт лица в таинственной картиной. Наиболее любопытной теорией здесь является та, которая утверждает, что портрет Моны Лизы никакой не портрет, а — автопортрет самого Да Винчи, который изобразил себя столь экстравагантным способом. В подобном выверте, на мой неосведомленный взгляд, есть та сумасшедшинка, которая столь свойственна любому гению. Есть, но не вся.

Изобразить себя в образе женщины — поступок достойный Леонардо, но чересчур уж прямолинейный. Почему бы великому художнику, изобретателю и прочая, прочая не сделать еще один шаг, еще более фантастичный — изобразить в портрете свою альтернативную жизнь? Ведь что такое портрет, как не квинтэссенция судьбы? И почему бы не представить, что изобретатель танков, парашютов и самолетов не попытался бы переизобрести самого себя? Изобразить на портрете собственную альтернативную судьбу, параллельную, как модно говорить в фантастических романах, реальность, где Леонардо родился и прожил жизнь не Леонардо, а Моной Лизой? И тогда загадка портрета если не раскрывается полностью, то объясняет свою притягательность, ибо мы всматриваемся в совершенно чужой нам мир, не в зеркало, но в зазеркалье. Мы ощущаем чужеродность этой картины нашей базовой реальности, но вербализируем это ощущение в пресловутой полуулыбке Джаконды и в таинственности ее личности.

Таков он, Леонардо — фантаст-альтернативщик.